Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
воскресенье, 31 июля 2016
00:02
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
среда, 27 июля 2016
10:29
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
понедельник, 25 июля 2016
Я себя приучила любить тебя без надрыва,
И не ждать каждый день, как спасенья, твоих звонков,
Одержимость - когда ты, как-будто стоишь у обрыва,
А любовь - это шанс избежать двух последних шагов.
Ревновать я себе очень строго тебя запретила,
Ты со мной потому, что другая тебе не нужна!
Одержимость - когда страсть подобна тротилу,
А любовь - когда в страсти ты все же нежна,
Я себя научила не лезть в твою зону комфорта,
Для двоих эта зона порой нереально тесна,
Одержимость - когда за присест ты съедаешь полторта,
А любовь - это будто ты вечно чуть-чуть голодна...
Я себе обещала всегда говорить тебе правду!
А нужна ли тебе я? Ну это не мне ведь решать...
Одержимость - когда удержать даже силою надо,
А любовь - рядом быть, но при этом совсем не держать...
автор: Юлия Олефир
И не ждать каждый день, как спасенья, твоих звонков,
Одержимость - когда ты, как-будто стоишь у обрыва,
А любовь - это шанс избежать двух последних шагов.
Ревновать я себе очень строго тебя запретила,
Ты со мной потому, что другая тебе не нужна!
Одержимость - когда страсть подобна тротилу,
А любовь - когда в страсти ты все же нежна,
Я себя научила не лезть в твою зону комфорта,
Для двоих эта зона порой нереально тесна,
Одержимость - когда за присест ты съедаешь полторта,
А любовь - это будто ты вечно чуть-чуть голодна...
Я себе обещала всегда говорить тебе правду!
А нужна ли тебе я? Ну это не мне ведь решать...
Одержимость - когда удержать даже силою надо,
А любовь - рядом быть, но при этом совсем не держать...
автор: Юлия Олефир
22:05
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
19:23
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
12:08
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
суббота, 23 июля 2016
В твоём голосе снежность/небрежность/нежность (нужное подчеркнуть).
Любишь пряники, фрукты, конфеты, но всё же предпочитаешь кнут.
Если ты на взводе, боржоми пить поздно – стоит ловить такси.
И когда я с тобой, я то взрослый мальчик, то заводной апельсин.
Ты не женщина-вамп и почти не кошка – даже скорее ртуть.
И твой маковый запах – осадком в лёгких – если сумел вдохнуть,
Ну, а коль не сумел, то остался жив и сберёг свои сон и покой.
Ты всегда можешь взять и поставить точку чуткой своей рукой.
Ты – моё либидо/плацебо/небо. Вечный мой Казантип.
Ты легко заменяешь на время отпуска дьявола во плоти,
И резвятся в бездонных глазах-озёрах тысячи чертенят.
Но по большей части ты – вылитый ангел. Перья так и летят.
И помогут мне вряд ли антибиотики, магия или гипноз.
Мне тебя не забыть, не убить. Усилия все мои – псу под хвост.
Но хочу ли я этого в самом деле? – что мне сказать в ответ,
Ведь когда я с тобой, я существую, а так – меня будто и нет...
автор: Майк Зиновкин
Любишь пряники, фрукты, конфеты, но всё же предпочитаешь кнут.
Если ты на взводе, боржоми пить поздно – стоит ловить такси.
И когда я с тобой, я то взрослый мальчик, то заводной апельсин.
Ты не женщина-вамп и почти не кошка – даже скорее ртуть.
И твой маковый запах – осадком в лёгких – если сумел вдохнуть,
Ну, а коль не сумел, то остался жив и сберёг свои сон и покой.
Ты всегда можешь взять и поставить точку чуткой своей рукой.
Ты – моё либидо/плацебо/небо. Вечный мой Казантип.
Ты легко заменяешь на время отпуска дьявола во плоти,
И резвятся в бездонных глазах-озёрах тысячи чертенят.
Но по большей части ты – вылитый ангел. Перья так и летят.
И помогут мне вряд ли антибиотики, магия или гипноз.
Мне тебя не забыть, не убить. Усилия все мои – псу под хвост.
Но хочу ли я этого в самом деле? – что мне сказать в ответ,
Ведь когда я с тобой, я существую, а так – меня будто и нет...
автор: Майк Зиновкин
среда, 20 июля 2016
И, когда он вконец уставал от чужих тревог,
от бесцветных слов и бессмысленных обязательств –
он скидывал мир, как плащ, и входил в уютный простой мирок,
распахнув окно, где дрожали звёзды в небесной смальте.
Когда он вконец уставал от мирской возни –
он запирал свою дверь, открывал сервант, где стояли вина,
и вспоминал двух женщин, которые были с ним,
двух женщин,
каждая из которых была ему половиной.
У одной были тёплые руки и преданные глаза,
у той, что вечно случались рядом,
если от беды он на волосок.
А другая – стройная как лоза и гибкая как гюрза –
ускользала меж пальцев, как тонкий морской песок.
С первой – целую ночь пил чай, говорил взапой,
не касаясь, - люди чем-то же отличаются от зверей.
А другую сразу кидал на лопатки и накрывал собой,
чтобы хоть на час, не навек, - но сделать её своей.
Одна была вся – его боль, его детский страх,
он бы мог убить её, если бы был смелей;
но являлась другая - верная, любящая сестра, –
и он снова дышал, и они подолгу бродили навеселе.
На одну тратил жизнь и кровь, и столько душевных сил -
только другая и знала, как он после бывает слаб.
Ни одну, ни вторую он ни о чём не просил, -
но одна его погубила, а другая его спасла.
Где-то там, вдали от чужих людей, на краю весны,
перед часом Быка, под сверкающей ранней луной,
он вспоминал двух женщин, которые были с ним, -
двух женщин,
которые на самом деле были одной.
от бесцветных слов и бессмысленных обязательств –
он скидывал мир, как плащ, и входил в уютный простой мирок,
распахнув окно, где дрожали звёзды в небесной смальте.
Когда он вконец уставал от мирской возни –
он запирал свою дверь, открывал сервант, где стояли вина,
и вспоминал двух женщин, которые были с ним,
двух женщин,
каждая из которых была ему половиной.
У одной были тёплые руки и преданные глаза,
у той, что вечно случались рядом,
если от беды он на волосок.
А другая – стройная как лоза и гибкая как гюрза –
ускользала меж пальцев, как тонкий морской песок.
С первой – целую ночь пил чай, говорил взапой,
не касаясь, - люди чем-то же отличаются от зверей.
А другую сразу кидал на лопатки и накрывал собой,
чтобы хоть на час, не навек, - но сделать её своей.
Одна была вся – его боль, его детский страх,
он бы мог убить её, если бы был смелей;
но являлась другая - верная, любящая сестра, –
и он снова дышал, и они подолгу бродили навеселе.
На одну тратил жизнь и кровь, и столько душевных сил -
только другая и знала, как он после бывает слаб.
Ни одну, ни вторую он ни о чём не просил, -
но одна его погубила, а другая его спасла.
Где-то там, вдали от чужих людей, на краю весны,
перед часом Быка, под сверкающей ранней луной,
он вспоминал двух женщин, которые были с ним, -
двух женщин,
которые на самом деле были одной.
пятница, 15 июля 2016
10:41
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 14 июля 2016
Сто дней, сто ночей,
Плачет город - он ничей,
знаешь, жизни несчастливых
сходятся до мелочей.
Сейчас два часа тридцать восемь минут. Сейчас я сажусь за стол, беру карандаш и пишу тебе то, чего от меня не ждут. А если ждут, ты когда-нибудь передашь. Море плясало и дождь над
ним причитал. Я этого не писала. Ты этого не читал.
Когда-нибудь он выходит ее встречать. Он надевает куртку, берет собаку, на лестнице недовольно пинает банку и вежливо отвечает, который час. До остановки, в общем, недалеко, но он шагает медленно, отражаясь, в широких мелких лужах, от листьев ржавых, в колючем небе, бледном, как молоко. Он впитывает разрозненный звукоряд, прозрачный несезон, холодок по коже, он думает, что любимые все похожи на мелкий дождь, танцующий в фонарях. Он думает, что они все похожи на неоновые змейки на мокрых крышах, на то, как осторожно на руку дышат, когда она несильно обожжена.
Она его обнимает. Слегка сипя, здоровается. Бросает собаке коржик. Он думает, что любимые все похожи и улыбается этому про себя.
Когда-нибудь, например, через пару дней, она сидит в автобусе, как живая, опасная, как собака сторожевая, когда добыча распластана перед ней. Она сидит и внутри у нее все лает и смотрит глазами цвета, как жидкий йод. По радио какой-то мудак поет: "Ах девочка моя, ла-ла-ла-ла-лайла, ах девочка моя, ты такая злая, как будто он совсем тебе не дает."
Она подходит к выходу, словно зомби. И слезы в ней дрожат, будто зерна в зобе,
Она ревет, вдыхая прогорклый смог, двадцатилетний лоб, а точнее лбица, как будто весь мир старался к ней продолбиться, а этот придурок смог. И заяц жил, и лисица жила, и львица - а медведь пришел и разрушил весь теремок.
Она стоит и коса у нее по пояс. И щеки мокры от слез. А у любви есть тот, кто попал под поезд и тот, кто забрызган грязью из-под колес.
Когда-нибудь мы сидим с тобой вшестером - ты, я и четыре призрачных недолюбка и лунный свет, и моя голубая юбка, и дымный и негреющий костерок. Когда-нибудь мы сидим с тобой у огня и ты говоришь мне: "Слушай, кто эти люди?" И я отвечаю: "Это все те, кто любят или любили неласковую меня." И я говорю: "Вот этот отдал мне год, а этот два, а этот платил стихами, которые внутри меня полыхали и отражались строчками у него. Полсотни месяцев, сотни живых зарниц, бессонных и счастливых глазных прожилок - которые я тогда у них одолжила и вот сейчас должна всё прожить за них. Вот видишь, складка, горькая, пожилая, вот слышишь - смех неистовый, проливной - ты думал, это было всегда со мной, а это я кого-то переживаю."
Быть может и сама того не желая - но вечно, как и водится под луной.
Время - наверное пять с хвостом. Острым карандашом этот текст написан о том, что всё будет хорошо.
И острием самым подведена черта.
Я этого не писала.
Ты этого не читал.
Плачет город - он ничей,
знаешь, жизни несчастливых
сходятся до мелочей.
Сейчас два часа тридцать восемь минут. Сейчас я сажусь за стол, беру карандаш и пишу тебе то, чего от меня не ждут. А если ждут, ты когда-нибудь передашь. Море плясало и дождь над
ним причитал. Я этого не писала. Ты этого не читал.
Когда-нибудь он выходит ее встречать. Он надевает куртку, берет собаку, на лестнице недовольно пинает банку и вежливо отвечает, который час. До остановки, в общем, недалеко, но он шагает медленно, отражаясь, в широких мелких лужах, от листьев ржавых, в колючем небе, бледном, как молоко. Он впитывает разрозненный звукоряд, прозрачный несезон, холодок по коже, он думает, что любимые все похожи на мелкий дождь, танцующий в фонарях. Он думает, что они все похожи на неоновые змейки на мокрых крышах, на то, как осторожно на руку дышат, когда она несильно обожжена.
Она его обнимает. Слегка сипя, здоровается. Бросает собаке коржик. Он думает, что любимые все похожи и улыбается этому про себя.
Когда-нибудь, например, через пару дней, она сидит в автобусе, как живая, опасная, как собака сторожевая, когда добыча распластана перед ней. Она сидит и внутри у нее все лает и смотрит глазами цвета, как жидкий йод. По радио какой-то мудак поет: "Ах девочка моя, ла-ла-ла-ла-лайла, ах девочка моя, ты такая злая, как будто он совсем тебе не дает."
Она подходит к выходу, словно зомби. И слезы в ней дрожат, будто зерна в зобе,
Она ревет, вдыхая прогорклый смог, двадцатилетний лоб, а точнее лбица, как будто весь мир старался к ней продолбиться, а этот придурок смог. И заяц жил, и лисица жила, и львица - а медведь пришел и разрушил весь теремок.
Она стоит и коса у нее по пояс. И щеки мокры от слез. А у любви есть тот, кто попал под поезд и тот, кто забрызган грязью из-под колес.
Когда-нибудь мы сидим с тобой вшестером - ты, я и четыре призрачных недолюбка и лунный свет, и моя голубая юбка, и дымный и негреющий костерок. Когда-нибудь мы сидим с тобой у огня и ты говоришь мне: "Слушай, кто эти люди?" И я отвечаю: "Это все те, кто любят или любили неласковую меня." И я говорю: "Вот этот отдал мне год, а этот два, а этот платил стихами, которые внутри меня полыхали и отражались строчками у него. Полсотни месяцев, сотни живых зарниц, бессонных и счастливых глазных прожилок - которые я тогда у них одолжила и вот сейчас должна всё прожить за них. Вот видишь, складка, горькая, пожилая, вот слышишь - смех неистовый, проливной - ты думал, это было всегда со мной, а это я кого-то переживаю."
Быть может и сама того не желая - но вечно, как и водится под луной.
Время - наверное пять с хвостом. Острым карандашом этот текст написан о том, что всё будет хорошо.
И острием самым подведена черта.
Я этого не писала.
Ты этого не читал.
вторник, 05 июля 2016
пятница, 01 июля 2016
И сколько б мы не грезили ночами,
И как бы мы друг друга не хотели,
Из искры, что порхнула между нами,
Рождается не пламя, а метели.
Не важно, сколько будет междустрочий,
Судьбой давно размыты акварели,
И как бы не старались, между прочим,
Мы не проснёмся на одной постели.
Всё просто, от конца и до начала:
Ведь, словно корабли, минуя мели,
Причалим… каждый к своему причалу,
По жизни мы – всего лишь параллели.
автор: Любовь Козырь
И как бы мы друг друга не хотели,
Из искры, что порхнула между нами,
Рождается не пламя, а метели.
Не важно, сколько будет междустрочий,
Судьбой давно размыты акварели,
И как бы не старались, между прочим,
Мы не проснёмся на одной постели.
Всё просто, от конца и до начала:
Ведь, словно корабли, минуя мели,
Причалим… каждый к своему причалу,
По жизни мы – всего лишь параллели.
автор: Любовь Козырь
Стоп. Не продолжай. Я не железная.
Хрупкость чувств на прочность не испытывай.
Тем, что вновь попытка - бесполезная,
Жалость в моём сердце не подпитывай.
Боли слишком много мной потрачено
На тебя. Оно того не стоило.
Слишком блёкло было обозначено
Отчужденье. Чёткость я утроила.
Стоп. Я не позволю больше рушиться
Восприятьям под твоим влиянием.
Я душу любовь. Пока не душится,
Но сумею, было бы желание.
И ту нить, которой судьбы связаны,
Оборвав, остаться сможем прежними.
Наизусть друг другу пересказаны,
Мы забыли, как это: быть нежными.
"Любящая" зря ровняешь с "вечная".
Звёзды тоже гаснут и срываются.
Следующая станция - конечная.
Осторожно. Двери закрываются.
автор: Ксения Крючкова
Хрупкость чувств на прочность не испытывай.
Тем, что вновь попытка - бесполезная,
Жалость в моём сердце не подпитывай.
Боли слишком много мной потрачено
На тебя. Оно того не стоило.
Слишком блёкло было обозначено
Отчужденье. Чёткость я утроила.
Стоп. Я не позволю больше рушиться
Восприятьям под твоим влиянием.
Я душу любовь. Пока не душится,
Но сумею, было бы желание.
И ту нить, которой судьбы связаны,
Оборвав, остаться сможем прежними.
Наизусть друг другу пересказаны,
Мы забыли, как это: быть нежными.
"Любящая" зря ровняешь с "вечная".
Звёзды тоже гаснут и срываются.
Следующая станция - конечная.
Осторожно. Двери закрываются.
автор: Ксения Крючкова
среда, 29 июня 2016
00:16
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
среда, 22 июня 2016
15:55
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 09 июня 2016
14:41
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
14:26
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
понедельник, 06 июня 2016
Еще одна
Просыпаешься – а в груди горячо и густо.
Все как прежде – но вот внутри раскаленный воск.
И из каждой розетки снова бежит искусство –
В том числе и из тех, где раньше включался мозг.
Ты становишься будто с дом: чуешь каждый атом,
Дышишь тысячью легких; в поры пускаешь свет.
И когда я привыкну, черт? Но к ручным гранатам –
Почему-то не возникает иммунитет.
Мне с тобой во сто крат отчаяннее и чище;
Стиснешь руку – а под венец или под конвой, -
Разве важно? Граната служит приправой к пище –
Ты простой механизм себя ощущать живой.
***
И родинки, что стоят, как проба,
На этой шее, и соус чили –
Опять придется любить до гроба.
А по-другому нас не учили.
***
Я твой щен: я скулю, я тычусь в плечо незряче,
Рвусь на звук поцелуя, тембр – что мглы бездонней;
Я твой глупый пингвин – я робко прячу
Свое тело в утесах теплых твоих ладоней;
Я картограф твой: глаз – Атлантикой, скулу – степью,
А затылок – полярным кругом: там льды; that’s it.
Я ученый: мне инфицировали бестебье.
Тебядефицит.
Ты встаешь рыбной костью в горле моем – мол, вот он я.
Рвешь сетчатку мне – как брусчатку молотит взвод.
И – надцатого мартобря – я опять животное,
Кем-то подло раненное в живот.
Ночь с17 на 18 сентября 2005 года.
Просыпаешься – а в груди горячо и густо.
Все как прежде – но вот внутри раскаленный воск.
И из каждой розетки снова бежит искусство –
В том числе и из тех, где раньше включался мозг.
Ты становишься будто с дом: чуешь каждый атом,
Дышишь тысячью легких; в поры пускаешь свет.
И когда я привыкну, черт? Но к ручным гранатам –
Почему-то не возникает иммунитет.
Мне с тобой во сто крат отчаяннее и чище;
Стиснешь руку – а под венец или под конвой, -
Разве важно? Граната служит приправой к пище –
Ты простой механизм себя ощущать живой.
***
И родинки, что стоят, как проба,
На этой шее, и соус чили –
Опять придется любить до гроба.
А по-другому нас не учили.
***
Я твой щен: я скулю, я тычусь в плечо незряче,
Рвусь на звук поцелуя, тембр – что мглы бездонней;
Я твой глупый пингвин – я робко прячу
Свое тело в утесах теплых твоих ладоней;
Я картограф твой: глаз – Атлантикой, скулу – степью,
А затылок – полярным кругом: там льды; that’s it.
Я ученый: мне инфицировали бестебье.
Тебядефицит.
Ты встаешь рыбной костью в горле моем – мол, вот он я.
Рвешь сетчатку мне – как брусчатку молотит взвод.
И – надцатого мартобря – я опять животное,
Кем-то подло раненное в живот.
Ночь с17 на 18 сентября 2005 года.
воскресенье, 05 июня 2016
23:22
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра